— Они могут — один из них увивался и за мной тоже, — откликнулась Бела.

Мэгги с Белой продолжали судачить, а на Марию стала наваливаться усталость. Три дня она вела женщин, подталкивая, ободряя и возвращаясь назад за ними. На ней лежали поиски хвороста и разведение костров. Она слышала, как Мэгги с Белой рассказывают о своих священниках, но постепенно теряла нить их рассказов. Женские голоса убаюкивали. Лучше женские голоса, чем тишина и мороз. Марии тоже хотелось бы рассказать кое-что о себе, но сделать это придется уже в другой раз, когда они доберутся целыми и невредимыми до железной дороги. Веки у Марии стали такими тяжелыми, что она уже больше не могла следить за кострами. Она повалилась набок, и пончо сползло с ее плеч.

Салли, которая была ближе всех, встала и накрыла им Марию, плотно запахнув его так, чтобы оно не сползало. Из кучи хвороста, что собрала Мария, она подбросила в костер несколько сучьев. Мария возвращалась, за Салли, когда та замерзала, и Салли не хотелось, чтобы Мария мерзла во сне.

— Она вымоталась, — сказала Мэгги и продолжила рассказывать любопытные подробности о преподобном Джоне, священнике из Сан-Луиса, который любил ее, когда все еще было при ней.

8

Когда Лорена сошла с поезда в Ларедо, первое, что она увидела, была похоронная процессия, а первым человеком, с которым заговорила, был Тинкерсли. Когда она вышла с маленькой железнодорожной станции и остановилась при виде похоронной процессии — казалось, что весь город шел за фургоном, в котором находился гроб, — усталого вида пожилой человек в залоснившемся коричневом пальто задержал на ней взгляд, остановился и пригляделся внимательней.

— Не может быть, Лори! — воскликнул он. — Неужели это на самом деле ты?

Наверное, хоронят мэра, предположила Лорена. Ей еще не приходилось видеть столь длинной процессии в таком мелком городишке, как Ларедо. Даже в Огаллале с трудом удавалось собрать столько желающих пройтись за гробом. Она еще раз взглянула на мужчину, окликнувшего ее по имени. У него было всего несколько зубов, под глазами висели огромные мешки, на голову была надета хоть и щегольская, но не новая шляпа, над которой поработала крыса или какой-то другой грызун.

— Лори, это я, Тинкерсли, — сказал мужчина. — А это ведь ты? Скажи мне, что это ты!

— Я Лорена, и у меня теперь есть муж, — ответила Лорена. Тинкерсли когда-то заправлял проститутками и игорным бизнесом. Он, несомненно, продолжал заниматься этим и сейчас, хотя и не так успешно, как в те времена, когда его знала Лорена. Тинкерсли привез ее в южный Техас, когда она была начинающей проституткой. Во время потасовки в гостиничном номере Сан-Антонио он укусил ее за верхнюю губу, на которой до сих пор оставался едва заметный шрам.

И вот теперь он был в Ларедо и наблюдал за длинной процессией. Лорена заметила знакомый блеск в его глазах, когда он смотрел на нее, и захотела тут же погасить его.

— Я приехала сюда, чтобы найти своего мужа. Он с капитаном Каллом. Во всяком случае, я так надеюсь, — пояснила она. — Кто умер?

— Ее звали Дуби Планкерт. К ней очень хорошо относились в этом городе, — сказал Тинкерсли. — Она нравилась и мне, хотя мы встречались лишь однажды. Вот почему я отрядил своих проституток для ее отпевания. Я заправляю веселым бизнесом в этом городе, — продолжал он. — Они захотели устроить Дуби большое отпевание, и я выделил им шестерых девиц, оставив при деле всего двоих, чтобы они позаботились о клиентах, пока не закончатся похороны.

Лорена заметила проституток, сбившихся в кучку на некотором удалении от катафалка. Впереди них за гробом шли несколько женщин более благопристойного вида.

— Странно, что проституткам позволили петь на церковных похоронах, — заметила Лорена. — Эта женщина тоже была проституткой?

— Нет, она была женой помощника шерифа. Он, как и твой муж, тоже поехал со стариком Каллом, — объяснил Тинкерсли. — Шериф Джекилл изнасиловал Дуби, и она отравилась. Жаль, конечно. Шериф мог бы купить себе проститутку и пощадить бедную миссис Планкерт.

Молодая женщина, должно быть, оказалась в отчаянном положении, подумала Лорена. Она, видимо, не хотела, чтобы ее муж узнал о случившемся. Лорена оставила чемодан на станционной платформе и присоединилась к процессии.

После некоторых колебаний ее догнал Тинкерсли. Она не стала останавливать его. Действия Тинкерсли уже не имели для нее никакого значения, хотя он поступил довольно великодушно, позволив своим проституткам петь на похоронах. Не бесплатно, конечно, но все же позволил.

— Чем она отравилась? — спросила Лорена.

— Крысиным ядом. Она выпила с водой целую коробку яда, — сообщил Тинкерсли. — Когда ее нашли у реки, она еще была жива. Доктор заметил, что панталоны на ней были разорваны, а на лице имелись следы ударов. В тюремной камере нашли лоскут от ее белья и вывели шерифа на чистую воду.

Лорена пожалела, что поезд привез ее в такое время. Лучше бы ей не знать о смерти миссис Планкерт. Хоть они с ней никогда не встречались, но Лорена тоже была здесь одинокой и тоже натерпелась от здешних мужчин, которые были нисколько не лучше шерифа. Положение у нее тогда тоже было безвыходное, и, чтобы выжить, приходилось ставить на карту все. А в те страшные времена, когда ее схватил Синий Селезень и отдал банде Ермсука, где она попала на костер к Мокс-Моксу, единственным ее желанием было умереть, и поскорее. Хотя мучения, выпавшие на долю миссис Планкерт, не казались ей столь ужасными, Лорена понимала, что для молодой женщины они оказались невыносимыми, раз она поспешно покончила с собой. Ей, наверное, пришлось пережить полное крушение своих надежд и испытать бесконечное отчаяние. Лорена знала, что такое отчаяние, и не хотела, чтобы что-то напоминало ей об этом, даже если это было чувство, испытанное молодой женщиной, которую она никогда не встречала.

Смерть миссис Планкерт лишь подтверждала, что отчаяние всегда где-то рядом. От него нельзя застраховаться. Она знала, что, если с Пи Аем или с кем-то из детей что-то случится, ей вновь придется испытать его.

— Лори, ты не знала ее и тебе не обязательно участвовать в похоронах, — сказал Тинкерсли.

— Я хочу участвовать в похоронах, но не хочу, чтобы ты сопровождал меня, — ответила Лорена.

— Но ты же не знала эту женщину, — повторил Тинкерсли, которому вдруг захотелось остаться рядом с ней. Увидев Лорену, он вновь пожалел о том, что когда-то потерял ее. Он даже ездил в тот маленький городок под названием Лоунсам Дав, где она, по слухам, работала, надеясь вернуть ее. Но было уже поздно. Она отправилась со стадом коров и ковбоями в Монтану.

И теперь, когда она вдруг сошла с поезда и оказалась прямо перед ним, он не хотел больше терять ее. Когда Лорена сказала, что не хочет, чтобы он сопровождал ее на похоронах, Тинкерсли отстал на несколько шагов, но не выпускал ее из виду.

Кладбищем служил голый кусок земли, покрытый пылью и без единого кустика или деревца, которые бы прикрывали его наготу. Большинство надгробий были деревянными, многие из них стояли покосившись или вовсе попадали на землю. У одной из проституток — маленького стройного создания с вьющимися волосами — оказалось красивое сопрано.

Когда она пела «Милость Господня», ее голос взлетал выше, чем у всех остальных певиц, среди которых находились пять ее товарок и несколько церковных хористок. Голос у нее был чистым, как утренний воздух. Они спели «Вечная опора» и «Будет ли круг вечным». Три песни на похоронах — это много, подумала Лорена. И все же, несмотря на пронизывающий ветер, хор не торопился расходиться. Закончив последнюю песню, женщины вопросительно посмотрели по сторонам: не спеть ли им еще. Странно, подумала Лорена, что никто не спешит покинуть кладбище.

В конце концов, молодая проститутка с красивым голосом переговорила с одной из хористок, и женщины запели «Есть дом за рекой».

Молодая девица пела так, словно знала, что чувствовала миссис Планкерт. Так, во всяком случае, казалось Лорене. Голос у девушки был столь сильным и звонким, что заглушал пение всех остальных. Одна за другой хористки смолкли, и над головами собравшихся одинокой птицей парил лишь голос белокурой проститутки, оплакивавшей утраченную жизнь женщины, которую она никогда не знала и даже, наверное, никогда не встречала.